[Duke Eleret das Rein al Loen]

Как ответ на вопросы.

Читать. Много.

Читать. Много.

1. ЗЕМЛЯ

Я расправил крылья.
- Можно полетать?
- Конечно.
Я взглянул на простирающиеся внизу равнины. Окаймляющие их серыми бусинами горы, теряющиеся в молочной дымке. Невидимый горизонт, прячущий утреннее солнце. Беспокойные волны океана, искажающие хмурую гладь небес...
Весь мир как на ладони.
Я прислушался. Тишина. Воздух Тиренеи был холодным и чистым.
Оттолкнувшись от рамы, я ощутил призыв неба. Стремительное падение... Головокружительная смесь восторга и страха, когда кажется, что ветер предал тебя и земля приближается слишком быстро. Сердце замирает... Внезапно воздух становится тверже. Эйфория победы и торжество полета. Ради таких моментов и стоит жить. Играть со смертью, обманывать смерть и принимать ее, проиграв.
Над небом властно лишь время. Скользнув по выступу скалы подошвами ботинок, я приземлился рядом с Ингреном. Он попытался улыбнуться настолько широко, насколько позволял заплывший глаз. Вышло не слишком убедительно.
- Опять?
Он понуро кивнул.
- И чему я только тебя учил?
Ингрен виновато пожал плечами и уставился вниз. Под нами проплывали облака. Забыв об усталости, я подошел и сел рядом.
- Дай посмотрю.
Секунда - и мои крылья обратились в руки. Я осторожно взял его за подбородок. На распухшем лице красовались следы новых побоев. Кровь еще не запеклась.
- Да, плохи дела.
Подогнув ноги, он обнял свои тощие острые коленки.
- Что-то не хочется мне сегодня домой.
- Еще бы. Полетим к нам?
Он посмотрел на меня так, что я заткнулся на полуслове.
- Предлагаешь всю жизнь от него бегать?
Я потупился. От отца Ингрена далеко не убежишь. А рука у него тяжелая. «Буду бить тебя до тех пор, пока не научишься давать сдачи», - частенько поговаривал он, и наутро следующего дня лицо моего друга, и без того изрядно помятое в бесконечных мальчишеских стычках, расцветало всеми цветами радуги.
Ну, и что тут скажешь?
Сжавшись в комочек, Ингрен уткнулся подбородком в колени.
- Как думаешь, что с нами будет лет через пять? Или десять?
Вопрос застал меня врасплох. Об этом я никогда не задумывался. Видя мою растерянность, он рассмеялся - искренне, тихо. Смех, похожий на плач. Так смеялся только Ингрен.
- Неужели ты об этом никогда не думал?
- Ты сама проницательность.
Скорчившись от боли, он приложил ладонь ко лбу и искоса взглянул на меня. Боль... боль не давала ему забыть. Ребенок, лишенный детства. О чем еще он мог мечтать, как не о будущем?
Удар пришел внезапно. В челюсть вонзились тысячи искр, переродившихся в бушующий огонь. И вновь стремительное падение - но падение, в котором не помогут никакие, даже самые сильные крылья. Я уже проиграл, не заметив, как он подлетел.
- Будешь знать, как соваться к Райли!
Я поднял взгляд. Положение было не из приятных. Он стоял, упершись ногой мне в грудь. Многое сквозило в этом жесте - жесте победителя.
- Теперь доволен?
На его лице отразилось неподдельное разочарование.
- Так ты еще можешь говорить? Жаль.
Он потер покрасневшие костяшки пальцев - верное доказательство того, что челюсть у меня крепкая.
- Хочешь повторить?
- Не нарывайся!
Давление усилилось. Я попытался подняться, но он тут же пригвоздил меня обратно к земле. Камень скалы холодил спину.
Я выжидающе посмотрел на него.
- Ну и?..
Он смерил меня презрительным взглядом. У него были изумрудные глаза - глаза Райли.
- Не смей даже близко подлетать к ней, понял?
Слова сопроводил очередной тычок в грудь. Я промолчал. В принципе, ответа и не требовалось.
Расправив белоснежные крылья, он сорвался с места - ввысь, к небу. Когда подошел Ингрен, я все еще сидел, смотря на удаляющуюся точку на горизонте. Опустившись рядом, друг тронул меня за плечо.
- Прости, я должен был его заметить.
- Ладно, чего уж теперь.
У Ингрена был очень чуткий слух.
Виноватая физиономия приятеля подозрительно напоминает... Это что еще за улыбочки?!
Не выдержав, Ингрен рассмеялся, но тут же, охнув, схватился за левый бок. Тем не менее, ехидная улыбочка на его лице по-прежнему держалась крепко.
- Что смешного
- О да, господин учитель, у вас и вправду есть чему поучиться!
Пару секунд я непонимающе смотрел на него, затем прикоснулся к ноющей челюсти, задрал голову и, не обращая внимания на боль, громко расхохотался.

2. НЕБО

В день Луны мы чтили память умерших. На закате все собирались в доме Яста и ночь напролет внимали его рассказам: смешным, печальным, простым, сложным... Они могли быть туманными и скучными, но никогда - бессмысленными или глупыми. Его слова заставляли задумываться. Каждый находил в них что-то для себя. За долгую жизнь Яст повидал столько стран и городов, что сам давно сбился со счета. Этот охотник за историями был болен, стар, невероятно стар - и в то же время полон безумной жажды жизни. Гордо выпрямив спину, он вступал в помещение, заполненное крылатыми созданиями - самыми совершенными творениями неба. Они ютились на полу, столах, шкафах, сундуках, подоконниках, «жердочках» - специальных полочках, прибитых к стенам... В приглушенном свете немногочисленных свечей перья великолепных крыльев мерцали изумрудами, рубинами, нефритом, благородным опалом и янтарем... Живые драгоценности, что не купишь ни за какие деньги. Вскинув голову, он обводил взглядом пеструю аудиторию. Его влажно поблескивающие темные глаза, встречаясь с моими, мягко смеялись. Не знаю, как ты, мальчик, а я собираюсь жить вечно, будто говорили они. Посмотрим, как долго сможет продлиться твоя вечность, мысленно отвечал я. Наша незримая дуэль продолжалась годами: день за днем, месяц за месяцем... Плавно скользя сквозь дрожащие миражи дорогого блеска и пляшущих полутеней, он останавливался в центре комнаты и, расправив красные с черной каймой крылья, воздевал их в жесте тишины, и присутствующие обращались в слух. Он мог говорить часами, не останавливаясь и не повторяясь. Ни намека на старческое слабоумие. Он помнил детали так ясно и четко, будто покрытые прахом лет события - дети вчерашнего дня. Стирались из памяти лишь названия, имена, даты, но что они значили теперь? Многих, слишком многих уже не было в живых. Яст помнил их лица, всех, всех до единого. И мы, играя, вновь давали им имена согласно их миру - и внешнему, и внутреннему. Мы веселились, когда кто-то выдавал на-гора какое-нибудь нелепое имя, подтрунивали друг над другом, смеялись, когда Яст комично пытался изобразить человека из прошлого... Вряд ли кто-то тогда задумывался об истинных причинах, побуждавших немощного, уставшего от боли старика играть роль шута при дворе молодежи. Говорить, кривляться, высмеивать, и при этом - чтить. Мне потребовались годы, чтобы понять. Мотив истины. Мудрость. И бесконечное терпение. Сокрыв боль под маской смеха, Яст учил нас разбираться не только в жизни, но и в людях.
В тот день он был особенно весел. Что пряталось за теми гримасами, шутками, ужимками - боязнь неизбежного, предчувствие, оскал боли? Думаю, желание вобрать все то надежное, привычное, родное, дорогое сердцу, что можно унести с собой. Мост, сотканный из воспоминаний древности и заливистого смеха молодости, юной, свежей, сметающей своей верой в будущее боль и страхи. Ждал ли он этого? Конечно, ждал. Но мы не ждали.
Он смеялся вместе с нами. Его голос, с годами почти не утративший силы, еще долго гулял под сводами этого дома. Смахнув навернувшиеся на глаза слезы, он приложил ладонь к сердцу, прикрыл веки... Его руки обратились в крылья. На поредевших перьях заиграли отблески огня. С тихим вздохом, подобным вздоху ветра, Яст медленно опустился на пол. Уют, тепло домашнего очага - и холод, тьма по ту сторону... Он лежал, раскинув крылья, провожаемый десятками любящих сердец... и все же один. Потерянный. Прощающийся. Проигравший.
Верил ли он когда-нибудь на самом деле в то, что будет жить вечно?
Спустя год, в день Луны, мы вновь собрались, чтобы воздать должное. Не было бы их - не было бы и нас. Мы чтили память далеких предков, любимых прадедов, безвременно ушедших молодых - и Яста.
Если бы ты знал, как нам тебя не хватало.
Слушал ли я тебя, или все больше предавался иронии? Невнимание, нетерпение, пренебрежение традициями в прошлом требовало своей цены в будущем. И позже, когда пришло время, я воздал им сполна. Каждый раз судьба давала мне еще один шанс, и каждый раз я обманывал ее доверие, выбирая неверный путь, пока не остался на перекрестке один. Потерянный. Ослепший от слез. Проигравший. Это жизнь, шептали мне лица из памяти, в ней нет места побежденным, и смерть забирает их, даруя покой и утешение. То сама судьба, опечаленная за свое непутевое дитя, говорила со мной чужими устами. Не научившийся избегать ошибок в юности обречен повторять их вечно.
Судьба?.. Это правда?

* * *

Она поймала мой взгляд и улыбнулась. Танцующие язычки пламени играли в ее расширенных зрачках, пожирая мои крохотные отражения.
- Почему ты молчишь?
- А разве нужно что-то говорить?
Приложив изящные пальчики к губам, она рассмеялась. Так звенел колокольчик в тишине пасмурного утра.
- Говорить - не обязательно, а вот делать...
Ее густые темные ресницы, сплетаясь в узоры с беспокойными тенями, рождали язык красоты. Сладкое теплое дыхание коснулось моей щеки.
- Что ты чувствуешь сейчас?
Шелковистые пальцы ворковали вальс. Взгляд изучал, вопрошал, просил... Она отвернулась к огню - лишь на секунду - и вновь посмотрела на меня, уже выжидающе. У нее были прекрасные изумрудные глаза - глаза Рилиса.
Притянув к себе, вместо ответа я припал к ее губам. Где-то вдали хрипло крикнула ночная птица.
Теперь я уже не мог остановиться. Не мог, даже если бы хотел.

3. ДРУЖБА

В городе я бывал нечасто. Люди казались мне слишком чужими, слишком далекими, их жизнь - примитивной, а заботы - мелочными и пустыми. Поднимая глаза к небу, хотелось ли им коснуться солнца? Я не знал. Сама мысль о том, чтобы жить, не слыша шепота ветра в крыльях, казалась абсурдной, невыносимой. Несчастные... Многие из них отказывались верить в то, что существуют им подобные, но познавшие вкус неба. Мы не пытались переубедить их в обратном.
Огниво находил их забавными. Он приглаживал серые крылья и, смеясь, делился со мной новыми впечатлениями. В отличие от меня, он часто бывал в городе. Нарнуэлл виделся ему сказочной бухтой, воздушным замком, чужой мечтой, ставшей его реальностью, пропитанной горькой иронией и сарказмом. Но люди служили для него не только объектами насмешек. Погружаясь в их мир, он учился тому, чему не успел научить нас Яст. В отличие от меня, Огниво хорошо разбирался в людях - и не стеснялся говорить мне об этом.
Запах рыбы и соленой воды. Я перевел взгляд на выщербленные камни у порога.
- И что мне теперь делать?
- Может, признаться?
- Ты с ума сошел?!
- Ты спросил - я ответил, - Элрой пожал плечами и отвернулся. Мы сидели на пыльном крыльце его дома - если, конечно, можно было назвать домом полуразвалившуюся хибару, затерянную на окраине городских трущоб. Не слишком приятное место для жилья, хотя, надо признать, отсюда открывался великолепный вид на океан... что само по себе являлось довольно слабым утешением.
Синяя гладь была безупречна.
- Кажется, я еще не готов к такому решению.
- Так кажется или не готов?
Я потупился.
- Не знаю.
- О Боже, Ренн, определись наконец! - Элрой трагически закатил глаза. - Под лежачего медведя мед не течет.
- Отец меня убьет, если узнает.
- Не сомневаюсь.
- Спасибо за поддержку.
- Не за что, - Элрой с готовностью кивнул. - Самым лучшим решением для тебя, похоже, будет смотаться как можно дальше отсюда.
- И бросить ее?
Элрой повел бровью.
- В любом случае, вряд ли стоит рассчитывать на то, что ее братец окажется доволен тем, в какое положение ты ее поставил...
- Он просто убьет меня.
- ...не говоря уже о ее женихе...
- Он тоже убьет меня.
- ...и ее драгоценном папочке...
- А этот убьет меня еще быстрее, чем мой собственный отец.
- Можно я тоже встану в очередь?
- Очень смешно, Эл. Мне даже думать об этом тошно.
- Так не думай. Лучше пойди и напейся, - Элрой встал и начал небрежно отряхивать штаны. Частички сора и пыли полетели мне в лицо. Дружеским тычком оттолкнув его, я тоже нехотя поднялся.
- Ладно, подумаю над твоим предложением. Не хочешь со мной?
- Дождь собирается, - Элрой выразительно воззрился на тучи, - а мне еще дыры в кровле латать.
- Тогда удачи.
- Тебе тоже, - он наклонился за молотком. - Одному из нас она точно понадобится.
Элрой неплохой малый, но советчик из него никудышный. Стоило ли надеяться...

4. МЕЧТА

По пути из города я заглянул в таверну «Орлиный клюв». В прокуренном помещении толпились в основном моряки и портовые рабочие. Подойдя к стойке, я окликнул трактирщика.
- Осгальд, отец заходил?
- Нет еще, - наполняя чью-то кружку, он кинул на меня быстрый взгляд. - У тебя опять неприятности?
Я только кивнул. С отцом не так страшно говорить... когда он немного выпьет.
- Тогда сейчас тебе лучше не попадаться ему на глаза, парень, - Осгальд многозначительно постучал пальцем по шероховатому дереву стойки. - Он не заходил сюда больше недели.
Отказавшись от предложенной выпивки, я отправился в порт.
Отец разгружал товары с корабля. «Прекрасная Мириам» раскачивалась на волнах, лелея отражением синие воды. Внезапно мне захотелось прикоснуться к ней, ласково, нежно - так, как она касалась океана. Корабль-сказка, корабль-мечта. Я подавил странное желание. Зачем океан, когда мне подвластно само небо?
- Отец?
- Ренн? Что ты здесь делаешь? - он даже не обернулся в мою сторону.
- Мне нужно с тобой поговорить.
- Я слушаю, - невозмутимые интонации в его голосе имели привкус усталости - и ни оттенка любопытства.
Интересно, он убьет меня сразу или заставит помучиться?
- Я... совершил ошибку, - он слушал. - Большую ошибку.
Пауза. Никакой реакции. Только тяжелое сопение. Груз явно оказался не из легких.
- В общем, я...
- Мы все совершаем ошибки, - опустив ношу, отец повернулся ко мне так неожиданно, что я невольно отпрянул, - но вряд ли я смогу помочь тебе исправить их, если ты будешь разговаривать с моей спиной.
Он пристально взглянул на меня.
- Не бойся смотреть правде в глаза.
Я кивнул и выложил ему все. Мой позор. Ее позор. Боль и разочарование Индиго. Раскаяние. И гнев Рилиса.
Отец слушал молча. Когда я закончил, он покачал головой и перевел задумчивый взгляд на «Мириам». Вспышки ярости не последовало. И я был благодарен ему уже за это.
- Я сам когда-то совершил ту же ошибку, Ренн, и расплачиваюсь за нее до сих пор, - он тяжело вздохнул. - Хочешь выпить?

5. ВЕТЕР

Домой, в горы. Здесь, в пронзительной звенящей тишине, я мог предаться своим мыслям. Говорить с самой судьбой. Внять зову сердца. И заглянуть в глаза правде по-настоящему.
На сером, изъеденном временем склоне сверкнула темная синева крыльев. Он ждал меня. В воздухе был слышен ветер перемен.
- Я не брошу ее, как когда-то твой отец бросил мою мать. Пусть это будет твой позор - не ее.
Наши взгляды столкнулись. Я тонул в бездонной синеве глаз, давших ему имя.
В тот момент я понял, что проиграл.
- Твоя вина. Только твоя, - процедил он сквозь зубы.
Я на этот вызов не откликнулся.
Он улетел. Я еще долго стоял на краю выступа, слушая голоса скал и песнь ветра. Я увидел правду и принял ее. Индиго же предпочел обманывать себя.

6. СОЛНЦЕ

Ребенок родился точно в срок. Меня не подпускали к нему, но я знал, что у него прекрасные, сильные крылья. Черные - как смоль, как глубокая ночь, как тень в полуденный зной. Это был мой триумф - и мое поражение.
Прошел год, прежде чем она позволила приблизиться к нему. Я сидел рядом, и мой взгляд касался его рук, способных в мгновение обратиться в крылья.
- Он очень своенравен и достаточно непоседлив для того, чтобы попадать в неприятности каждые пять минут, - она горько улыбнулась. - Весь в отца.
- Райли...
- Не говори ничего. Просто смотри.
Я наблюдал за ним. И видел в нем себя. Отражение своих грехов.
Я отвернулся.
- Индиго скоро появится?
- Можешь побыть еще немного, если тебя это беспокоит - он вернется только к вечеру.
- Так уже вечер.
- Правда? И как я не заметила? - По ее лицу промелькнула знакомая лукавая полуулыбка. В этот миг вернулась прежняя Райли - та, которую я познал той ночью. - Тогда лети. Если он узнает, что ты здесь, будет плохо, но не мне.
Я взмахнул крыльями и сорвался в небо. В пыли двора осталось черное перо - как память обо мне. Любила ли она меня когда-нибудь по-настоящему? Возможно, ей просто нравились мальчики с серыми глазами.

7. ЛУНА

- Ты слишком молод, чтобы стать отцом.
- Но я им уже стал.
- Говорил я тебе, будь...
- Может, хватит?
Зануда Элрой пожал плечами.
- Хватит так хватит.
Мы сидели на берегу океана. Что-то странное было в цвете волн, переливающихся в лунных дорожках света. Темные, тревожные... Я протянул руку и коснулся их. Ладонь обожгло болью. Я в немом оцепенении уставился на свои пальцы.
Кровь.
- Ты чего?
Я медленно повернулся к нему. Элрой с насмешкой смотрел на меня. Но его глаза не улыбались. Это был оскал хищника, взявшего след - взгляд кошки, играющей с мышью.
- Разве ты не видишь?
- Я вижу даже больше, чем ты думаешь, - Элрой издал странный всхрип и сплюнул сгусток темной крови. В его глотке что-то заклокотало. С упавшим сердцем я наблюдал, как его изорванная рубаха покрывается багровыми пятнами.
- Полагаю, это предупреждение... - он с любопытством уставился на свои окровавленные руки и внезапно расхохотался. - О Боже, Ренн, когда ты перестанешь втягивать меня в свои кошмары?
Я вздрогнул. И проснулся.
Свет полной луны заливал комнату и падал мне на лицо. Я зажмурился. Спать больше не хотелось. Я поднялся и подошел к окну. В углу встрепенулась мать. Я обернулся и напряженно всмотрелся в темноту, безуспешно пытаясь поймать ее взгляд.
- Можно полетать?
- Конечно.
Своеобразный ритуал, привычка детства, сохранившаяся до сих пор. Я давно уже вышел из того возраста, чтобы просить на это ее разрешение.
Руки обратились в крылья. Оттолкнувшись от рамы, я отдался воле неба. Не знаю, что привело меня туда. Остаток ночи я провел на развалинах древнего монастыря, слушая успокаивающий шепот ветра. Еще одной ночи, стиснутой одиночеством и кошмарами. Ночи, так похожей на все остальные.

8. ОХОТА

Отчим Индиго был превосходным охотником. Ему не было нужды жить в городе, как моему отцу, ему не приходилось носить одежду, пропахшую рыбой и потом, и таскать грузы, пытаясь заработать, чтобы прокормить семью, живущую высоко в горах. Искусству охоты он обучил своего пасынка. Индиго оказался способным учеником. Как и его учитель, он зарабатывал на жизнь, убивая.
Мы сидели на развалинах монастыря. Тень известкового креста накрывала нас. Ингрен беспрестанно всхлипывал. Он даже не пытался скрыть свои слезы.
- Я боюсь возвращаться, Ренн. Он убьет меня, - друг поднял взгляд. Я никогда не видел, чтобы в глазах человека было столько тоски. - Он меня просто убьет!
Последние слова потонули в рыданиях. Я лихорадочно соображал, что сказать в ответ.
- Ну-ну, не стоит излишне драматизировать, - я ободряюще хлопнул его по плечу. Ингрен скривился от боли. - О, прости, прости... Ну поорет, ну побьет немножко - все как обычно. Было бы, чего бояться...
Он снова посмотрел мне в глаза. Что-то промелькнуло в этом взгляде... Злость? Зависть?
- Тебе легко говорить!
Он расправил руки, намереваясь взлететь, но я схватил его за плечи и рывком развернул к себе. Послышался пронзительный крик боли.
- Прости, Ингрен, ради бога, прости меня... - я осторожно убрал руки с его плеч. - Что я могу сделать? Хочешь, я помогу тебе бежать?
Он покачал головой и как-то сразу весь поник, съежился, сжался в безуспешной попытке сделаться маленьким, совсем незаметным...
- Нет, будет только хуже. Он все равно найдет меня, найдет и прикончит, - его глаза бешено забегали. - Мне никогда не избавиться от него, не избавиться от этого...
- Тихо, тихо, - я успокаивающим жестом коснулся его щеки, смахивая слезы - и не было ничего горше. - Полюбуйся на себя: разревелся, как девчонка...
Он приглушенно заскулил и начал прерывисто всхлипывать, борясь с обуревающими его чувствами. Я тут же себя одернул, ощутив острый укол совести.
М-да, хорош утешитель.
- Тогда давай полетим вместе, - повинуясь порыву, я осторожно обнял его и стал укачивать, словно маленького ребенка. - Я провожу тебя... нет, я пойду с тобой, я...
Я не позволю ему ударить тебя снова.
Он разразился новыми рыданиями. Моя рубашка промокла очень быстро. Он делился своей болью, а я продолжал укачивать его. Едва слышно я шептал ему что-то, а он слушал, слушал голос тишины, ропот ветра в безбрежном океане робко дрожащих листьев, биение моего сердца - и плач боли постепенно утихал, уходил, растворялся в монологе тишины. Я жалел его, жалел даже против его воли.
Но сам я никогда не потерпел бы к себе жалости.

* * *

- Я устал скрывать свой позор, - он вымученно улыбнулся. - Если он будет бить меня, и ты это увидишь - ну и пусть. Мне уже все равно, - его взгляд потускнел. - Все равно.
Дверь резко распахнулась и на пороге возник папаша Ингрена. Нас обдало сокрушительной волной перегара.
- А-а, явился, щ-щенок! - проскрежетал он и, схватив мальчика за шиворот, грубо затолкал его в дом. - Щас ты у меня по полной получишь, сучье отродье! Будешь знать, как...
Затуманенный алкоголем взор остановился на моей скромной персоне. Он запнулся, но быстро нашелся с приветствием:
- У-у, так у нас гости, - огромная лапа бесцеремонно схватила меня за грудки и сгребла за порог. - Присаживайся!
Я приземлился на скрипучий стул. Ингрен забился в угол и застыл, боясь пошевелиться. У него были глаза загнанного животного.
- На, выпей.
Передо мной замаячила кружка дурно пахнущего пойла. Позаботившись обо мне, мужчина не забыл обслужить себя, влив в глотку разом чуть ли не полбутылки прямо из горлышка. Осушив ее до дна, он шумно выдохнул. Вонь была непередаваема. Я попытался отстраниться. Стул протяжно заскрипел.
- Так чем обязаны визит... - он смачно рыгнул, посмотрел на меня и расхохотался. Мой взгляд метнулся к окну. Мать всегда оставляла окна открытыми, чтобы я мог прилетать и улетать, когда захочу.
В доме Ингрена были очень маленькие окна.
Мужчина сузил мутные глаза и нагнулся ближе ко мне.
- Парень, что-то ты с лица сбледнул... Неужто перетрусил?
Громогласный хохот сотряс стены. Я скорее почувствовал, чем услышал, как Ингрен затаил дыхание.
Отец повернулся к сыну.
- Зачем ты его сюда притащил? Защитник из него никудышный. И сейчас я тебе это докажу, - он стал подниматься из-за стола. Глаза мальчика расширились. - Куда предпочтешь первый удар, а, Ренни?
Я вздрогнул, не сразу сообразив, к кому конкретно он обращается. У нас с другом были разные имена, но в сокращенном варианте они звучали одинаково.
- Ну что, Ренни, уже решил, или предоставишь выбор мне?
Я навсегда запомнил его таким: болезненно бледным, дрожащим, испуганным забитым существом, сжавшимся в тени пьяного отца. Я все бы отдал, лишь бы избавиться от этого воспоминания. Но старые обиды держат крепко, заставляя память возвращаться в тот день, в то самое мгновение, и незаживающие раны продолжают кровоточить снова и снова.
Все случилось слишком быстро. В попытке защититься Ингрен закрыл лицо руками. Удар был сильным, слишком сильным. Послышался треск кости. Ингрен закричал, и в этом крике сквозило больше отчаянья, чем боли.
- Захлопни пасть, щенок! - Отец схватил его за руку, приподнял и, сильно встряхнув, толкнул. Ингрен налетел плечом на стену, сдавленно вскрикнул, упал и затих.
Туман ярости застлал мне глаза. Я не сдержал обещания. Я позволил отцу ударить его. Все, что произошло в дальнейшем, показалось мне дурным сном. На столе и полу валялось множество бутылок. Сбросив оцепенение, я схватил одну из них. Она оказалась полной. Я подскочил, размахнулся и нанес удар - удар, в который вложил все силы, весь тот гнев, что сжигал меня изнутри. Мужчина рухнул, как подкошенный. Кровь на его затылке была темнее багрового заката за окном.
Выронив разбитое горлышко, я упал на колени рядом с Ингреном. О небо, он дышал. Но его плечо и рука были сломаны. Из запястья торчали обломки кости. Я похолодел. С такими переломами Ингрен никогда уже не сможет летать, его руки никогда уже не обратятся в крылья. Я бессознательно ощутил боль его души. Нет ничего страшнее участи калеки, здесь, в мире ветра и отвесных скал. Даже смерть была желанней. Где-то в глубине шевельнулось что-то. Я не мог понять этого, лишь чувствовал, что знаю. Где-то, когда-то... я слишком хорошо знал, что значит быть калекой.
Отец Ингрена не двигался. Кровь сочилась из раны, образуя на полу приличных размеров лужицу. Я подполз к нему и прислушался.
Паника.
Я сразу же подавил ее. Этим делу не поможешь. Распахнув дверь, я вылетел из дома.

* * *

Я тихо коснулся рамы. Окно, как всегда, было распахнуто. Обычно в это время мать уже спала. Но сейчас она ждала меня.
Ее тонкое лицо белым пятном выделялось в темноте. Свечи были погашены, и серые глаза матери сверкали, отражая блеск двух маленьких лун.
Я надеялся, она не уловила, как заныло мое сердце.
- Что случилось, Ренн?
- Я...
Я убил человека, мама. Я не мог сказать ей этого.
- Ингрен... сломал плечо.
Она медленно подошла и заглянула мне в глаза.
- Что случилось с тобой, Ренн?
Я бережно взял ее руки в свои, поднес к губам и поцеловал. Кожа ее пальцев была уже не так нежна, как в молодости. Помедлив, я поднял взгляд, и наши души слились.
- Он дома, мама. Ты можешь помочь ему?
Она отстранилась.
- Я не лекарь, но... почему ты не позвал Рунара?
- Я... я не нашел его. Я не знал, что делать... Когда я улетал, Ингрен был без сознания. Я спешил, как только мог.
- А его отец?
- Он... он крепко выпил и... и не может помочь ему.
Мать в задумчивости склонила голову набок.
- Мама, я... о, господи, я...
Мать подняла руку, и мозолистые подушечки пальцев коснулись моих губ. Она не позволила мне сказать правду, что звучала страшнее, чем самая чудовищная ложь.
- Лети, Ренн. Лети в город. Утром пристань отпускает корабли.
Ее голос звучал необыкновенно тихо. Она вышла из комнаты, но скоро вернулась. В ее руках была чистая рубашка.
- Но сначала переоденься.
Я опустил взгляд и увидел то, что видела она. На моих рукавах чернели пятна крови.

* * *

Жизнь в Нарнуэлле не замирала ни на секунду. Она кипела, бурлила и плескалась через край и днем, и ночью - таков уж удел всех портовых городов. На его улицах никогда не смолкали шум толпы, стук колес, цоканье копыт о булыжные мостовые, перебранки возниц и пьяная ругань моряков. Здесь царили коррупция и произвол, настороженность, предательство и вечный двигатель - борьба за власть. Это был мир хрупких союзов: нищих и королей, победивших и побежденных, беглецов и искателей, жестоких запуганных детей и женщин с усталыми глазами - мир людей, утративших всякие надежды.
Я не принадлежал этому миру. Но там, где небо бессильно, на помощь придет океан.
Легкая рука опустилась на мое плечо. Вздрогнув, я на секунду прикрыл глаза, но не обернулся.
- Огниво?
- Он самый. Что ты здесь делаешь так поздно?
- Мне нужны деньги. Срочно.
- Ну так в чем проблема? - С безразличным видом он продолжал жевать черствый кусочек черного хлеба. Огниво всегда нравился мне за то, что никогда не задавал лишних вопросов. - Квартал Красных фонарей дальше по улице. Мальчики котируются там не хуже девочек. За ночь огребешь - во!
Огниво никогда не нравился мне из-за его извращенного чувства юмора.
- А более пристойного способа предложить не можешь?
- «Колеснице дьявола» требуется мальчик на побегушках. Но для этой работы необходимо хорошо знать город.
- И ничего другого нет?
- Вчера в «Воющей спице» во время пьяной резни угробили помощника трактирщика. Сегодня там снова не протолкнуться. Им нужны рабочие руки: хозяин и оставшийся парень не успевают наполнять кружки.
- Тоже не слишком-то... впечатляюще.
- А ты чего хотел - пером златые горы подметать? - Небрежно поведя плечами, Огниво закинул в рот остатки хлеба.
Я понял, что за ночь обогатиться мне не удастся. В кармане позвякивало несколько монет, отложенных матерью на черный день, но их не хватало на то, чтобы купить место на корабле. К горлу подкатил горький комок отчаяния.
- Какие суда отправляются сегодня утром?
Огниво на мгновение задумался.
- «Веселая чайка», «Бравый моряк», «Морской волк» и «Прекрасная Мириам».
- Отлично.
- Уже уходишь?
- Да... я спешу.
- Элрой повсюду тебя разыскивал. Твердил, что ему надо с тобой поговорить. И он тоже очень спешил.
- Хорошо, я знаю, где его найти.
- Да уж конечно. Прощай, Ренн, - он выдержал паузу. - И будь осторожен.
Он махнул рукой и скрылся за порогом таверны «Одноногий пират». Дверь, болтавшаяся на единственной петле, жалобно взвизгнула. Я не находил ничего интересного в том, чтобы прислуживать пьяным матросам, но Огниву эта работа, похоже, нравилась.
Я нашел Элроя там, где искал. Он сидел на крыше своей хибары и смотрел, как в лунном свете блестит океан. Я вскарабкался к нему по приставной лестнице и сел рядом.
- Ну? - При встрече мы всегда обходились без лишних предисловий.
- «Прекрасная Мириам» отходит сегодня.
- Сообщи что-нибудь новое.
- Им был нужен еще один человек в команду. Но сейчас поздно об этом говорить: какой-то пацан уже занял это место, - Элрой повернулся ко мне. Его глаза отражали лунный блеск океана. - Я видел, как ты смотрел на нее. Я просто хотел помочь.
Я долго не находил, что сказать в ответ.
- Мне нужно покинуть город, Элрой. Срочно. Но у меня почти нет денег.
Друг не отвечал. Он задумчиво наблюдал за танцем света звезд в волнах. В темной прорези неба мерцали их отражения.
Было что-то еще, едва уловимое. Какая-то тень. Внутренняя борьба. Скрытая, незаметная, слишком личная, чтобы вторгаться в нее. Я не предпринимал попыток продолжить разговор и просто ждал, когда он заговорит.
- «Веселая чайка» может взять тебя на борт. Скажи, что тебя послал Элрой. Они все поймут.
Похоже, следовало подумать о работе на судне.
- Нет, - Элрой зашевелился, устраиваясь поудобнее. - Работать, скорее всего, не придется. Разве что драить палубу, - он усмехнулся, - но это ведь тоже своего рода работа.
- В наказание?
- Да ладно тебе. На «Чайке» ребята толковые. Расплатишься с ними, когда прибудешь на место.
- Чем?
Взгляд Элроя метнулся в сторону.
- Расплатишься позже, когда заработаешь. Они любезно подождут.
- Какое великодушие, - мой язвительный тон не слишком успешно скрывал неуверенность и подозрение. - А куда...
- В Дэррф. Очень далеко отсюда.
Это название мне ни о чем не говорило.
- Спасибо, Элли, ты спас мне жизнь.
Он ощутимо толкнул меня в бок. Я прекрасно знал, что он терпеть не может, когда его так называют.
- Не спеши благодарить, Ренн. И не спеши проклинать. Неизвестно, как сложатся обстоятельства.
Тогда я так и не понял, что он хотел этим сказать. Остаток ночи мы просидели на крыше. Я не знал, почему не спал Элрой, но я не смог бы заснуть в любом случае. Я наблюдал, как проносятся внизу экипажи, как кочуют из трактира в трактир пьяной гурьбой матросы, как девицы в коротких потрепанных одеждах зазывают случайных ночных прохожих. Я слышал похабные песни, доносившиеся из ближайших кабаков, хриплый смех проституток, гневные выкрики облапошенных шулерами игроков... Я много думал в ту ночь. Я не должен был вмешиваться. Я вообще не должен был лететь с ним. Мое присутствие только еще больше разъярило его отца. Он сломал не только руку - он сломал ему жизнь.
Если бы не я, все могло быть совсем иначе.
Занимался рассвет. Яркие краски заиграли на пенистых волнах, пробуждая воспоминание. Сон об океане крови. Дурное предчувствие. Когти, сжимающие сердце. Острая ноющая боль в груди. Я одернул себя.
Чушь. Выдумки. Простые предрассудки.
Рывком выйдя из раздумий, я заметил, что Элрой смотрит на меня в упор. По спине пробежал холодок.
- Пора прощаться. «Чайка» ждать не будет.
Я окинул взглядом окрестности, пытаясь найти слова, способные разрядить обстановку. В висках бешено стучало.
- Вижу, ты все-таки привел кровлю в порядок.
- Да, это оказалось не так уж и трудно, - Элрой охотно заглотнул предложенную наживку. - Остается надеяться, что это чудо продержится на месте хотя бы неделю.
Мы так и расстались, больше ничего не сказав. Когда я спускался с крыши, мне показалось, будто он хотел остановить меня. Слабый, но импульсивный порыв. Элрой быстро подавил его.
Теперь я понимаю, насколько был слеп.

9. ОКЕАН

В порту городской шум отступил, и я услышал призыв океана. Я боялся столкнуться с отцом, но его нигде не было видно. Похоже, после разгрузки «Мириам» он, как обычно, торчал в «Клюве» и пропивал честно заработанные деньги. Сейчас это меня вполне устраивало.
Приметив «Чайку», я чуть не сорвался на бег и с трудом осадил себя. Незачем привлекать внимание... И все же я его привлек. Громко топоча, на меня вихрем налетел веснушчатый мальчишка лет десяти. Он чуть не сбил меня с ног, да и сам едва устоял. Заподозрив неладное, я проверил карманы. Так и есть. До «Чайки» было рукой подать, и за оставшийся отрезок пути я успел перечислить всех его родственников по материнской линии.
Капитаном «Чайки» оказался угрюмый молодой человек, темноволосый, гладко выбритый, с проницательным взглядом, от которого становилось не по себе. Он принял меня на борт без лишних вопросов, так, будто незваные гости являлись для него делом вполне обычным. А я ведь опасался, что он откажет.
Лучше бы он отказал.
Все уже было готово к отплытию. Раздались выкрики боцмана, отдающего последние команды. Я бросил прощальный взгляд на город. Нарнуэлл не просыпался, потому что никогда не засыпал. Он просто существовал, не замечая в бешеной круговерти дней таких пустяков, как обычная человеческая жизнь.

* * *

Последующую за отплытием встречу нельзя назвать приятной, но я ей дико обрадовался. Заметив на корме всклокоченную рыжую шевелюру, я не поверил своим глазам. Обладатель шевелюры, по всей вероятности, тоже. В конце концов я выловил его в трюме, куда селили всех безбилетных пассажиров.
- Гони обратно.
Он попытался отбиваться. Я крепче схватил его за шкирку и встряхнул, как кутенка. Он сразу обмяк. Я повторил просьбу, чеканя каждое слово, и не преминул заметить, что ему со мной все равно не справиться.
- Итак, я жду.
Конопатая физиономия залилась краской по самые уши. Послышалось злобное сопение.
- Мне самому поискать?
Неуловимым движением руки он выудил монеты и кинул их мне в лицо. От неожиданности я выпустил замызганный ворот его рубашки. Сверкнув на меня глазами, мальчишка стрелой вылетел из трюма. Я не спеша пересчитал деньги. Одной монеты не хватало.
Путешествие по воде обернулось для меня сплошным кошмаром. Никогда бы не подумал, что человек, покоривший небо, может страдать банальной морской болезнью. Меня постоянно мутило, и даже то скупое количество пищи и воды, что выдавал кок, заставляло мой бунтующий желудок выворачиваться наизнанку. Большую часть времени я проводил у борта, выслушивая язвительные насмешки матросов и конопатого юнги. Я осунулся и сильно похудел. Не раз и не два я ловил на себе оценивающие взгляды капитана, и с каждым днем эти взгляды становились все мрачнее. Мы дважды попадали в шторм. В это время я отсиживался в кубрике, и пока члены команды вели борьбу с ветром и волнами, я сражался со своим желудком. Казалось, это мучение никогда не кончится. Тревога не отпускала меня. Штормило не только на море - штормило у меня на душе.
В один из тихих вечеров, который я, по сложившейся традиции, встречал стоя у борта, ко мне подошел юнга. Он не рискнул приблизиться настолько близко, чтобы я мог до него дотянуться, но откровенной враждебности не выказывал.
- Что, пришел поиздеваться?
Он презрительно хмыкнул.
- Это я всегда успею. Смотри.
Он показал на восток. Вдали, у самого горизонта, на волнах сверкнули два красных огонька. Уже интересно. Всю дорогу я был так увлечен собственными переживаниями, что не замечал ничего, что творится вокруг. Я взглянул на небо. Для отблесков заката поздновато.
- Это еще что такое?
- Черти из ада, явились по твою душу.
- Что?
- Я говорю, это морры - морские змеи Дэррфа. Кэп велел передать, чтобы ты не пугался. Если с перепугу ты вывалишься за борт, он очень расстроится.
Красные огни быстро приближались.
- А... ты случаем не знаешь, чем они питаются?
Рыжий пацан многозначительно на меня покосился.
- Можем выяснить это на практике прямо сейчас.
- Отличная мысль!
Я шагнул к нему, но он проворно отскочил назад и оскалился. У него вновь была подбита губа, а под глазом всеми оттенками фиолетового переливался свежий синяк. Команда частенько поколачивала его, и всегда - за дело. На краткий миг он напомнил мне Ингрена - у того были ободранные крылья цвета меди. Проявив чудеса ловкости, я схватил мальчишку за взъерошенные рыжие волосы.
- Что еще велел передать мне капитан?
- Отойти от борта! - прошипел он.
- Я бы и сам догадался, но все равно спасибо.
Подавив искушение размазать его мордой о борт, я оттолкнул юнгу и поспешил к трюму. Корабль сотряс мощный удар хвоста. Поскользнувшись, я не удержался и здорово приложился о палубу. Решив не рисковать, я поднялся на колени и продолжил путь уже на четвереньках. Все это время юнга покатывался со смеху. Втайне я надеялся, что змей выскочит из воды и навсегда заткнет ему глотку, но ударов больше не последовало.
Очутившись в трюме, я подполз к своему соседу по несчастью. Если я добрую часть пути созерцал пену за бортом, то он сутками лежал здесь, вначале отсыпаясь, теперь же все больше просто пялясь в потолок. Похоже, он был болен, но эта болезнь не имела с моим недугом ничего общего.
Он откашлялся в кулак.
- Что там происходит?
- Морр.
Парень усмехнулся.
- Чума на их голову. Значит, мы уже близко. - У него был странный акцент.
- Ты бывал в Дэррфе?
- Нет, но я много о нем слышал, - он перевернулся на бок и посмотрел на меня. - И то, что я слышал, мне совсем не понравилось.
Я ответил вопросительным взглядом.
- Вряд ли тебе это будет интересно.
- Отчего же? В конце концов, я собираюсь найти там работу.
Он резко сменил тему.
- Ты видел змея?
- Да, только что.
- Сколько у него было глаз?
- Два.
- Я слышал, когда морр голоден, он открывает третье око, которым ищет жертву и высасывает ее душу, а с ней и все ее знания; отсюда, вероятно, и пошла история о змеиной мудрости. Поговаривают, если заглянуть в третий глаз морра, можно увидеть свое будущее.
- О да, и я даже могу предсказать его.
- Кто бы сомневался. Ходят слухи, что убивший морра может завладеть всеми знаниями умерших. Я еще ни разу не встречал идиота, который пытался бы это сделать.
- Ничего удивительного. Есть идеи, как заглянуть в свое будущее и выжить?
- Э-э... - отмахнувшись, мой собеседник что-то невнятно прокряхтел и снова перевернулся на спину. - На этот раз нам повезло.
- Как думаешь, кого он сожрал до нас?
- Спроси что-нибудь полегче.
- Дэррф?
- Скоро сам все узнаешь.
Я закатил глаза.
- Проклятая качка.
Парень сочувственно промычал.

* * *

Вопреки всем моим опасениям, «Чайка» преодолела намеченный маршрут вполне благополучно, и в этом ей не помешали ни бури, ни молодость капитана. На рассвете с криками «Земля!» в трюм ворвался юнга. Я выскочил на палубу. В туманной дымке терялись рваные края берегов Дэррфа. Первые лучи солнца окрашивали горизонт и паруса нежно алым. Скрип снастей и плеск волн были единственными нотами, аккомпанирующими мелодии раннего утра.
Оглядываясь назад, я все больше убеждаюсь в том, насколько имя корабля бывает отлично от его судьбы. Настолько же, насколько имя земли отлично от судеб тех, кто рождается, живет и умирает на ее берегах.

10. ДЭРРФ

Имя этой земли означает Рай. В тот день я узнал, что даже рай в считанные секунды способен превратиться в ад.
Капитан спустился на берег первым. Я заметил, что его там уже ждали. Один из вооруженных всадников спешился и обменялся с капитаном деловым рукопожатием. Они долго что-то обсуждали, затем незнакомец бросил на меня быстрый внимательный взгляд и коротко кивнул. Капитан улыбнулся - впервые за время нашего путешествия он выглядел вполне довольным. Сзади раздались шаги. Я хотел обернуться, чтобы посмотреть кто это, но не успел.

* * *

Я очнулся в полной темноте. Болело все, но особенно - затылок. Вероятно, они особо не церемонились, когда тащили меня сюда. Руки были скованы цепями. Я ощупал пол - земля, обыкновенная земля. Я задрал голову и увидел маленький клочок темного неба, забранный решеткой. Абсурдно, но вздох облегчения сорвался с моих губ. Царила ночь, а я уж было испугался, что ослеп.
Рядом кто-то зашевелился.
- Как ты себя чувствуешь?
Я сразу узнал его. Это был голос парня, с которым мы делили трюм. Удивительно, но я до сих пор не знал даже его имени.
- Кто-то явно переборщил с силой удара.
Я попробовал сесть. Вышло это у меня лишь с третьей попытки.
- Как тебя зовут?
Последовало удивленное молчание. Затем голос присвистнул.
- А ты большой оригинал!
Моего старого знакомого звали Дифтэр. Имя дарфского происхождения. Уже было над чем задуматься.
- Да, я солгал тебе тогда, - он отодвинулся и прислонился спиной к стене. - Я родился и вырос здесь. Если бы я не был таким трусом, я бы сейчас с тобой тут не сидел.
Я потер ноющие запястья. Цепи слабо звякнули.
- Что они собираются с нами сделать?
Он молчал невыносимо долго.
- Ты умрешь здесь, Ренн. Это все, что тебе следует знать.
Я вновь взглянул на звездное небо. Если скинуть цепи, мои руки смогут обратиться в крылья...
- Почему ты так в этом уверен?
Дифтэр покачал головой - вероятно. Точно я разглядеть не смог.

11. ЗВЕЗДЫ

Несколько последующих дней мы провели в тесной яме. Я слышал голоса, выкрикивающие слова на незнакомом мне языке, видел тени, что загораживали нам солнце. Вероятно, я должен был чувствовать что-то, но я ощущал лишь пустоту. Отчаяние, ярость, страх - ничего этого не было. Все чувства будто атрофировались. Возможно, отчасти мне передавалось настроение соседа, который по-прежнему занимался тем, что спал, либо лежал, пялясь в небо. Честно говоря, я даже начал уставать от его молчания. Его спокойная невозмутимость меня восхищала. Но теперь я понимаю. Не уверенность. Не храбрость. Не равнодушие. Обреченность человека, которому нечего терять.
В те дни я в полной мере осознал, что значили для меня свобода и небо.

* * *

Мелко накрапывающий дождь несколько оживил обстановку. Дифтэр зашевелился и, ворча себе под нос, отполз к стене. Подставив ладони, я ловил холодные капли.
Сверху раздались шаги. Минута затишья. Решетка стала приподниматься. Показалась чья-то голова, и неприятный грубый голос гаркнул нам пару фраз.
- Чего он тявкает?
- Отойди, сейчас спустят лестницу, - Дифтэр потянулся и с неохотой поднялся на ноги. - Остальное, думаю, можно не переводить.
Толстое крепкое бревно врезалось в землю. Дифтэр подтолкнул меня вперед.
- Вылезай.
- А почему я?
- Ты легче. Если первым полезу я и ненароком кувыркнусь обратно, тебе не поздоровится.
Подъем оказался занятием довольно скверным. Халтурно вырубленные ступеньки едва справлялись со своими обязанностями, мокрое дерево скользило и вырывалось из рук. Когда из ямы выбрался Дифтэр, я уже заметно нервничал, чему в немалой степени способствовало острие копья, нацеленное мне в грудь. Не слишком вежливыми тычками в спину нас погнали по размытой дождем дороге в сторону приземистого круглого шатра. Внутри обнаружились груды оружия, валявшиеся прямо на земле. Большинство клинков покрывала ржавчина. Неприятный грубый голос снова что-то рявкнул.
- Что на этот раз?
- Покажи им, какое оружие тебе нравится.
Недолго думая, я указал на копье, имевшее более-менее пристойный вид. Дифтэр выбрал секиру, лишь слегка тронутую ржавчиной.
- Мой профиль, - он хитро подмигнул.
Я пожал плечами. Ничего лучшего здесь все равно не было.
Нас снова выгнали наружу. Дождь продолжал накрапывать. Я поежился. Мир вокруг утопал в оттенках бурого и серого. Поникшие тусклые листья огромных папоротников навевали тоску. Когда я в очередной раз поскользнулся и зарылся лицом в грязь, пара мальчишек у входа в строение, напоминающего кузницу, раскатисто заржали. Это окончательно испортило мне настроение, хотя до сего момента казалось, что хуже быть уже не может. Похоже, мне на роду было написано служить объектом насмешек для малолетних засранцев. Дифтэр на это предположение лишь ухмыльнулся.
Пока нас вели, у меня было достаточно времени, чтобы повертеть головой и осмотреться. Дэррф оказался совсем не тем, чем я его себе представлял. Никаких узких каменных улиц, гремящих повозок, толп разношерстного народа - ничего общего с Нарнуэллом, по сути, единственной меркой, по которой я равнял мир, находившийся за бортом моей собственной жизни. Разномастные шатры, сбившись в группы, ютились на свободных от деревьев клочках земли. Кое-где встречались стоящие особняком лачуги, которые, судя по их виду, были выстроены еще в доисторические времена. Дэррф сильно походил на военный лагерь: людей встречалось немного, но те, что попадались - пешие, но чаще конные - были вооружены. Даже дети носили при себе оружие. Подобные картины казались мне дикостью, но дарфский народ жил так испокон веков и, по всей видимости, не жаловался.
Ямами я был сыт по горло, поэтому даже слегка обрадовался, когда меня затолкали в камеру. Я подошел к решетке. Отсюда открывался великолепный вид на арену.
У меня упало сердце.
- Так вот зачем мы здесь.
- А ты надеялся на что-то лучшее? - Голос Дифтэра был полон усталого сарказма. - Наслаждайся жизнью, Ренн, тебе не так уж много осталось.
- А тебе? - Я вцепился в прутья. - Как насчет тебя?
- Я еще собираюсь побороться. Тебе же проще сразу лечь и умереть.
Я посмотрел на цепи, сковывающие мои руки. Убийство, бегство, продолжительное путешествие и последующее заточение истощили меня физически и морально. Даже если оковы вдруг падут, я не был уверен в том, что у меня хватит сил расправить крылья...
Возможно, Дифтэр прав. Возможно, мне суждено умереть завтра, под вой беснующейся толпы, на почерневшей от крови арене.
Я медленно опустился на колени.
- Мне страшно, Дифт...
- Мне тоже, - его голос, в отличие от моего, совсем не дрожал. Если Дифтэр и был трусом, он очень умело скрывал свои чувства. - Я должен признаться, Ренн... Когда нас скинули в яму, я хотел избавить тебя от страданий. Я уже накинул цепь тебе на шею... но у меня не хватило духа.
Нас разделяла стена. Склонив голову, я прислонился лбом к холодной каменной кладке. Молчание сделалось невыносимым. Я протянул руку сквозь решетку. Промедление. Неверие. Замешательство. Он тоже протянул руку. Звякнули цепи.
Я взглянул на пасмурное небо. Порывистый ветер швырялся в лицо мелкими каплями дождя. Рядом вздохнул человек, которому моя судьба была небезразлична. Его касание несло три чувства.
Тревога. Надежда. Утешение, что не требует слов.

12. СУДЬБА

Утро застало меня полностью разбитым. За всю ночь я ни разу не сомкнул глаз. Меня била дрожь, голова раскалывалась - сказывалось нервное перенапряжение. Я плохо соображал, страх перед смертью убил все иное: во мне не осталось ничего - ни храбрости, ни решимости - только невероятная усталость. Я хотел лишь одного: чтобы эта пытка быстрее закончилась. И не важно, каким будет исход, ведь дальше - покой. Ожидание неизвестности сводило меня с ума.
Арена оживала. В предрассветных сумерках двигались тени. Я различал смутное шевеление в клетках на другой стороне арены. Откуда-то снизу, из подземных вольеров, доносилось голодное рычание. Я забился в угол и закрыл лицо руками.
Шаги. Чьи-то шаги. Я испуганно поднял взгляд. Мимо прошел высокий худой подросток и остановился напротив соседней камеры. Удивительно, как порой сознание подмечает, казалось бы, самые незначительные детали. Даже в том полуобморочном состоянии, в котором я находился, я смог заметить, насколько черты незнакомца и Дифтэра схожи. Он не солгал, когда говорил, что принадлежит этой земле с рождения.
Между ними завязался короткий, но бурный разговор. Я не понял ни слова. Уходя, подросток бросил на меня беглый взгляд. В его глазах остывал огонь ссоры.
Я подошел к решетке.
- Твой брат?
- К сожалению, - Дифтэр прижался к прутьям, и я увидел его изодранные в кровь локти. - Скорей бы уж...
Его прервал трубный звук рога. Темно-зеленые глаза Дифтэра заблестели.
- Да, да, сейчас... уже совсем скоро... Но сначала ты. Ты будешь первым...
Когда меня выволакивали из камеры, мои ноги резко подкосились. Хотелось кричать, но крик застрял в горле. Меня подхватили под руки и какое-то время тащили, прежде чем я собрал остатки сил, чтобы идти самостоятельно.
Скрипнула дверь. Помещение было маленьким и хорошо освещенным. Передо мной стояла сухощавая женщина средних лет. Ее темные раскосые глаза напоминали глаза кошки. Успокаивающе улыбнувшись, она шагнула ко мне и проворными, давно заученными движениями сняла оковы, затем сделала жест раздеваться и указала на кадку с водой. Я быстро огляделся. Никакой охраны. Конечно, снаружи стоит стража, но если...
Бесшумно ступая, к дверям подошла огромная черная кошка и мягко растянулась на полу. Хищные желтые глаза немигающе следили за мной. Лениво взмахнув хвостом, животное зевнуло, обнажив ряд длинных острых клыков.
Безумная надежда мгновенно угасла.
Волна отчаяния накатила с новой силой. Проворачивая в уме самые дикие картины побега, я начал раздеваться. Женщина и не подумала отвернуться. Когда стриптиз был окончен, она бросила последний оценивающий взгляд. Неужели в тот момент в моей душе оставалось место для стыда? Густо покраснев, я юркнул в лохань.
Не прошло и пяти минут, как вода стала мутной. Ее меняли еще трижды, прежде чем надзирательница посчитала, что я уже достаточно чистый. Когда я вытерся досуха, она дала мне новую одежду. Рубашка была белоснежной. Дифтэр успел сказать, что зрители любят вид красного на белом. К тому же, звери в вольерах куда охотнее жрут свежее чистое мясо. Привереды.
Я заставил себя вытянуть руки. На запястьях вновь защелкнулись оковы. Цепь слабо звякнула.
Вошли стражи. Один из них взял меня за локоть и разогнул его так, что стали хорошо видны вены. Держа иглу, женщина жестом дала понять, что собирается сделать укол. Я непроизвольно дернулся. Яд? Нет, конечно нет. Это было бы слишком просто.
По жилам разлилось приятное тепло. Вскоре я почувствовал, что готов свернуть горы. Высвобождались последние, скрытые резервы организма. Исчезали усталость, отчаяние, страх - их сменяли уверенность и ярость, всепоглощающая, бездумная, слепая ярость. Теперь я убью любого, кто встанет на моем пути.
Любого, даже если это будет Дифтэр.

* * *

Толпа взревела. Я поднял копье в приветствии. Мои руки вновь были свободны от оков - их сняли перед тем, как вытолкнуть меня на арену, где на песке уже лежало выбранное мною оружие. Этот бой - мой единственный шанс. Но некоторые стражи имели арбалеты. Чтобы усыпить их бдительность, придется играть по чужим правилам.
Громко протрубил рог, возвещая о выходе моего соперника. Я был готов к чему угодно...
Но не к этому.
Ребенок, не старше одиннадцати, в белой рубашке с вышитой символикой клана, вооруженный двумя короткими легкими клинками. Наши взгляды скрестились. Глаза. Глаза убийцы, не по возрасту хладнокровного, расчетливого, жестокого. Не останавливающегося ни перед чем. Не щадящего никого. Глаза человека, которому нравится убивать.
Сколько жизней он унесет, если я позволю ему повзрослеть?
Я сразу узнал его. Именно он смеялся надо мной, стоя у кузницы. И снова он опозорил меня. Неужели я настолько плох, что гожусь лишь для игр с детьми?
Моя ярость удвоилась. Побег подождет. Я не успокоюсь, пока не прикончу его.
Я еще никогда не ощущал такой жажды крови. И почти совсем не ощущал физической боли. Маленькая бестия жалила и колола, но я бросался в бой опять и опять. Падая, я находил в себе силы подняться и атаковать снова. На теле соперника тоже появлялись раны. Мы кружили и метались, разбрызгивая кровь на мокрый от дождя песок. Стимулятор работал отменно. Плата наверняка была высока, но в тот час я даже не надеялся, что доживу до того момента, когда узнаю, какие побочные эффекты несет с собой этот наркотик. Я просто хотел смерти. Его смерти.
И я нашел ее. Настиг, мечущуюся у самого порога. Сбив мальчика с ног, я вонзил острие копья ему в грудь. Темно-зеленые глаза вспыхнули болью и погасли. Откуда-то донесся вопль гнева и обиды. Подняв окровавленное оружие, я закричал, перекрывая его. Толпа взорвалась. Краем глаза я заметил, как Дифтэр салютует мне в полумраке камеры. Его взгляд выражал признание. И признательность.
Победа опьяняла. Я желал еще больше крови. И еще больше смерти.

* * *

Дифт говорил, если я смогу продержаться хотя бы пять боев, впоследствии мои останки предадут земле, а не скинут на съедение хищникам. Это единственная награда, на которую мог рассчитывать дарфский гладиатор.
Забыв обо всем, я пытался заслужить ее.
Это был второй. Крепкий, коренастый мужчина. Его преимущество было очевидно. Мне даже не дали передышки. Он играл со мной, как с игрушкой. Меня спасало лишь то, что мой противник был пьян. И теперь уже я изворачивался, хитрил, жалил и колол. Изловчившись, я задел его в бедро. Покачнувшись, он отбил следующий удар и умудрился повалить меня на песок. Тяжелый сапог опустился мне на запястье, и острие уперлось в ребра - туда, где, замирая, все еще билось сердце. Я застыл в напряженном ожидании - и мир вокруг застыл вместе со мной.
В наступившей тишине он задрал голову и расхохотался. Зеркало молчания разлетелось на тысячи осколков. Трибуны взревели. Шанс. Свободной рукой я поднял оружие, ударом отвел острие чужого копья от груди и, собрав остатки сил, всадил свое прямо в открытую смеющуюся пасть. С отвратительным треском и хлюпаньем острие проломило череп и показалось из затылка. Смех стих.
Но мой противник не умер.
Опустив голову, он посмотрел на меня и расплылся в безумной улыбке, превратившейся в жуткий оскал. В суеверном ужасе я выпустил копье. Бородач продолжал сжимать древко окровавленными зубами. На его белоснежной рубашке расплывались багровые пятна.
Смотря мне в глаза, он медленно вынул оружие изо рта. Послышались клокотание и хлюпы. Он смеялся. Смеялся в лицо собственной смерти.
Паника прояснила сознание. Побег. Одна рука все еще была прижата к земле, но эффект превращения должен откинуть соперника в сторону. Руки обратились в крылья. Мужчина покачнулся, но устоял на ногах. Мерзкий хохот перешел в удивленный вздох. Он чуть наклонился ко мне, пытаясь рассмотреть получше, и я взмахом крыла ударил его по лицу. Его голова откинулась назад, обнажая незащищенное горло. На черных перьях заблестела чужая кровь. Рывком освободив второе крыло, я сделал попытку подняться. Бок пронзила резкая боль. В тот момент я понял, что проиграл. Когда я всаживал оружие в глотку противнику, я накололся на его копье сам. Острие вошло глубоко под ребра. Я не смогу взлететь с такой раной.
Я в бессилии опустил голову и закрыл глаза. Песок был теплым от крови. Пульсирующая боль в боку отдавалась во всем теле с каждым биением сердца. Я что-то слышал. Кто-то взял меня за крыло, приподнял его и расправил. Это вызвало воспоминание...
...Слепящее солнце. Шумный воскресный базар. Птицеловы, расхваливающие своих подопечных. Они демонстрируют размах их крыльев, а птицы вырываются и возмущенно кричат...
Боль достигла апогея. Я растворился в ней.

13. БОЛЬ

Огниво смотрел на клетки с птицами.
- Зачем они отбирают у них свободу?
- Чтобы насладиться их красотой.
- Ими можно любоваться и в природе.
- Они хотят обладать ею всецело, - Огниво повернулся ко мне. - Они хотят подчинить ее себе. Нам не понять этого, Ренн.
- Зато мы понимаем их, - я с трудом оторвал взгляд от клеток. - Слишком жестокая плата за миг красоты.
Многие, не смирившись, быстро угасали в неволе.
- К сожалению, мы ничем не можем им помочь.
Протискиваясь сквозь толпу между уставленных клетками рядов, мы продвигались к выходу.
- За свободу нужно бороться.
- Грудью на прутья? Попав в силки, лучше сразу броситься на землю и разбиться.
- Ты так легко отказываешься от борьбы?
Огниво повернул голову и долго смотрел на меня. Мы уже почти достигли выхода.
- Нет, - он перевел взгляд на ворота, - я не отказываюсь от борьбы. Но борьба - это самая крайняя мера. Сообразительная птица никогда не позволит загнать себя в ловушку. Это естественный отбор. Так выживают сильнейшие.
Толпа у ворот начала таять и растворяться. Гул голосов затихал, превращаясь в искаженное эхо...
Вспышка боли. Я дернулся и открыл глаза. Полумрак. Тишина. Я лежал на чем-то жестком. Рядом шевельнулась темная фигура. Помедлив, наклонилась ко мне. Круг света выхватил из теней знакомое лицо. Женщина. Женщина с кошачьими глазами. Она произнесла несколько слов на своем языке. Ее голос звучал успокаивающе. Мир вновь ускользал. Она осторожно положила мне на лоб кусок ткани, смоченной в холодной воде.
И снова покой. Снова тишина... Снова свободное от боли забвение.

14. БОРЬБА

Рану обработали и прижгли. Медленно, но я возвращался к жизни. Множественные порезы саднили и кровоточили. Игнорируя боль, я перевернулся на здоровый бок, подтянул колени к животу, а скрещенные руки прижал к груди. Свернувшись клубком, я лежал и смотрел в немигающие желтые глаза, следившие за каждым мои движением. Она ступала абсолютно бесшумно, приходила, уходила и наблюдала. Огромная черная кошка охраняла... меня от них или их от меня? Она тенью скользила вокруг. Закрывая глаза, в симфонии звуков мира я слышал лишь свое затрудненное дыхание.
Шли дни. Я не помнил, когда мои крылья вновь обратились в руки, но сейчас они были свободны от оков. Моей тюрьмой стал металлический ошейник, прибитый цепью к стене. Я привстал, и цепь натянулась. Нет, мне не выбраться отсюда. Меня лихорадило. Боль рвала, душила, изматывала. За жизнь я еще могу побороться, но на борьбу за свободу у меня уже не осталось сил.
Желтые глаза приблизились. Смерть. Смерть пришла за мной... Она легко вспрыгнула мне на грудь. Я ощутил слабое давление - она почти ничего не весила. Мое прерывистое дыхание участилось.
Желтые глаза смотрели в душу. Что видели они там, внутри, где не осталось ничего, кроме усталости и боли? Тоску по дому, куда я никогда не смогу вернуться? Грех? Сожаление? Я сам виноват во всем, что случилось. Я сам разрушил свою жизнь. Сам упустил свой шанс. И сам должен ответить за это.
Колени сжали мне бока. Зажмурившись, я запрокинул голову и вымученно застонал. Шеи чутко коснулись острые лезвия-когти. Всего одно движение - и наступит покой. Не будет боли. Не будет сожалений... Чего же ты медлишь?
Девушка смотрела на меня.
- Оставь мне частицу себя, - она склонилась ко мне, и ее густые черные волосы рассыпались по плечам. - Поделись тем, что имеешь. Взамен я подарю тебе свободу.
Она нежно коснулась моей щеки.
- Покажи мне их...
Мои руки обратились в крылья. Я развел их, и одно крыло уперлось в стену.
Втянув когти, она пригладила черные перья. Боль отступала. В дверях усталости забрезжила надежда. Ее губы были слаще меда. Ночь укрывала нас. Тишина хранила. Жизнь побеждала смерть.
Мы слились воедино.

15. БЕГСТВО

Когда я очнулся, оковы пали. На стальном ошейнике остались четкие следы когтей, рассекших его пополам. Боли не было. Поднявшись, я подошел к зарешеченному окну. Все прутья выломаны. Окно совсем маленькое, но я исхудал настолько, что без труда смогу протиснуться. Вылезая, я задел раненый бок и едва успел прикусить язык, чтобы не вскрикнуть. Оказавшись снаружи, я прислушался. Из темноты откуда-то со стороны двери доносилось похрапывание стражи. Спокойно. Я расправил крылья. В свете луны блеснули черные перья.
Свободен. Небо приняло меня, как принимало всегда.

Продолжение в комментариях.

@темы: Извне

Comments

[Duke Eleret das Rein al Loen]

Части 16-19

16. ОДИНОЧЕСТВО

Я сидел на берегу небольшого озера. Солнце клонилось к закату. Наступающие сумерки вновь станут мне союзником.
Я совершал перелеты ночью, а днем отсыпался, таясь в кронах деревьев. Крылья и солнце согревали меня. Я придерживался дороги, ведущей из Дэррфа к Ложным болотам и дальше, в Энхон. Это было опасно, но я не имел другого выбора. Я совсем не знал этой местности. Успокаивало лишь то, что с каждым днем Дэррф становился все дальше, а вместе с ним удалялись и Нарнуэлл, и тиренейские горы.
Они охотятся за мной. Но они никогда не найдут меня здесь.
Я не был хорошим охотником, поэтому питался подножным кормом: ягодами, грибами, орехами - я даже не задумывался о том, что чем-то из них могу отравиться. Трава - и та шла в ход. Я не брезговал ни цветами, ни смолой деревьев - слезы коры, так называла ее моя мать. Мысленно я часто возвращался к семье. К несчастью, что постигло моего друга. К преграде, что отныне стояла между нами. Я никогда не посмею заглянуть ему в глаза - и не только потому, что меня мучает совесть.
В них я боялся увидеть ненависть.
Одиночество терзало меня сильнее, чем боль от ран, просыпающаяся от любого неловкого движения. Порезы гноились и кровоточили. Но душевная боль была в десятки, сотни раз невыносимее физической.
Если я хочу жить, мне придется жить, смотря правде в глаза.
Крик далекой птицы привлек мое внимание. Прислушиваясь, я огляделся. Поверхность озера шла легкой рябью, искажающей и мнущей розовое одеяло заката. Все спокойно, все как обычно. Тревога. В такт сердцу начал подпевать страх. Страх быть обнаруженным. Страх новой боли. Страх новой смерти. Все это время она шла за мной. Я просто не хотел видеть очевидного.
Они охотятся за мной. И они найдут меня.
Потеряв над собой контроль, я рванулся в небо, забыв о всякой осторожности. Подо мной заблестела розовая гладь. Крылатая тень скользила по ней. Я хотел стать этой тенью. Солнце слепило, бросаясь из-за крон умирающими лучами. Далекая птица тревожно закричала и не могла остановиться. Предупреждение. Это предупреждение. Я ощутил чей-то взгляд. Холодный. Пристальный. Он выжидал. Чего? Чего он ждал?
Пронзительный свист рассекаемого воздуха. Удар. Кувырнувшись, я рухнул в воду. Над черными крыльями сомкнулись волны. Багровые, теплые, соленые...

17. ДУША

Он сидел на выступе скалы, выпрямив спину, уверенный, с гордо поднятой головой. Все его существо дышало покоем и тишиной. Свобода. Да, это была свобода. Я никогда не видел его таким.
Услышав мои шаги, он обернулся. Его губы тронула мягкая улыбка. Не было синяков, способных помешать ему улыбнуться.
- Ренн?
Содрогаясь, я заглянул ему в глаза. В них не было ненависти.
- Ты все еще думаешь об этом? Не стоит, Ренн. Что было - то прошло, - его участливый взгляд вселял уверенность и тепло. - Я не виню тебя. И я... - изменившись в лице, он опустил взгляд. - Я бы никогда не смог сделать того, что они просили. Того, что требует обычай. Только не я. Но другие... рано или поздно кто-то из них найдет тебя.
Месть.
- Уже слишком поздно, - я приложил руку к сердцу. - Давай улетим вместе.
Ингрен покачал головой. Печаль. Сколько печали...
- Не могу. Еще не время, - он устремил взгляд за горизонт. Алые краски заката обжигали полотно леса, что простиралось далеко внизу. - Но я буду ждать.
Он вновь посмотрел на меня. Его руки обратились в крылья. Прекрасные рыжие перья заиграли золотом в свете покорного солнца.
- Мы улетим вместе, на рассвете... Но эту ночь нам придется пережить в одиночку.
Я сделал шаг, и земля ушла из-под ног. Расправив крылья, я устремился в воздушный водоворот. Все смешалось. В этой мозаике воспоминаний я выловил образ мальчика, чистящего престарелую лошадь. Одобрительно кивнув, я кладу руку ему на плечо. Он оборачивается, улыбаясь...
Я резко ощутил чье-то присутствие. Что-то внезапно встало между нами. Память. Прошлое. Само время. Я уже не принадлежал его миру. Я был чужим. Меня заполнила пустота потери. Сопротивление. Незримая сила тянула меня вниз, и не осталось сил, чтобы противиться ей. Я сдался без борьбы.
И была боль. И было забвение.

18. СЕРДЦЕ

Холод. Чернота. Странный зуд в горле. Легкие будто окаменели. Тяжесть. Что-то мешает мне дышать. Я пытаюсь сделать вдох, но давлюсь и начинаю хрипеть. В глотке что-то клокочет. Соленый привкус во рту. Челюсти сводит судорогой. Что... что?.. Я пытаюсь коснуться шеи, но крылья лишь бессильно хлопают по земле.
- Тихо, тихо, - кто-то берет меня, осторожно кладет грудью себе на колено и начинает давить мне на спину. Я изрыгаю водопад воды, смешанной с кровью. Хрипы. Клокотание. Мне кажется, я задыхаюсь. Но вскоре это проходит. Возникает чувство странной легкости. Я делаю безуспешную попытку подняться. Крылья слишком тяжелы. Перья намокли и тянут вниз. У меня нет сил обратить их в руки. Я покоряюсь воле того, кто рядом.
Он успокаивающе гладит меня по слипшимся волосам. Бормочет что-то. Язык незнаком мне. А голос... этот голос... Сколько в нем усталой мудрости. Мое учащенное дыхание стихает. Но холод... холод остается. Он прижимает мою голову к своей груди. И шепчет, шепчет... Я не понимаю... Что-то изменилось. Что-то, очень важное для меня. Он протягивает руку и поднимает с земли окровавленную арбалетную стрелу - ту самую, что, вонзившись в горло, пробила мне шею. Лунный свет багровым глянцем играет на металлическом наконечнике. Ветер несет с ним запах крови. Запах смерти. Пытаясь осознать происшедшее, я закрываю глаза. Прислушиваюсь к своим ощущениям. Тело безмолвствует. Нет дыхания. Нет боли.
Собрав последние силы, я подношу руки к груди - и не слышу ответа.
Мое сердце молчит.

19. УЗЫ

Трава на берегу стала красной от моей крови. Я неподвижно лежал, а он обнимал и успокаивал меня, чужой, далекий. Человек, вытащивший стрелу из моего горла. Отныне он имел право распоряжаться моей судьбой. Я принадлежал ему всецело. Я был обязан ему жизнью. И смертью.
Я ощущал, как с кровью уходит жизнь. С телом умирали чувства. Краски воспоминаний блекли. Все то, что было дорого мне когда-то, сейчас теряло всякий смысл. Я избавлялся от груза прожитых лет, как змея избавляется от старой чешуи. В опустошенных венах зазвенела песнь чужой крови. Связь. Доверие. Сплетались новые узы. Они несли в себе три чувства.
Любовь. Ненависть. Верность.
Он отнял запястье от моих губ. Из ранки, оставленной моими зубами, все еще сочилась кровь. Отныне мы вместе. Мы едины.
Глухие рыдания вырвались из груди. Ловя отголоски прошлого, я оплакивал то, что потерял.

[Duke Eleret das Rein al Loen]

Части 20-21

20. ВЕРНОСТЬ

Ставни были распахнуты. Из окна доносился треск пламени. По стенам плясали желтые отблески. Город спал. Никто ничего не услышит.
Я опустился на раму и мягко спрыгнул на пол. Сидящий в кресле у камина старик склонился над испещренными чернилами листками и, близоруко щурясь, пытался разобрать синие каракули. Его губы беззвучно шевелились, по ним я даже смог разобрать несколько слов. Почувствовав мое присутствие, он обернулся. Его глаза расширились от ужаса. Не колеблясь ни секунды, он приподнялся и кинул листки в огонь. Подскочив, я выхватил бумаги из пламени. Кожу обожгло жаром, но я не почувствовал боли. Большая часть письма уцелела, но было еще одно.
Кажется, я немного опоздал.
Колокола на башне пробили полночь. Я взглянул на старика. Он обмяк в кресле, из приоткрытого рта тянулась струйка кровавой слюны. Вытащив кинжал из груди покойника, я вытер лезвие о полу его дорогого зеленого халата.
Полдела сделано. Теперь нужно перехватить гонца.
Я выпрямился, подошел к окну. Луна освещала крыши домов, наполняя пустынные улицы безликими тенями. Неподалеку захлебывалась лаем собака.
Мои руки вновь обратились в крылья.

* * *

С губ коня срывалась кровавая пена. В отчаянной попытке оторваться человек почти загнал его.
Рассчитав траекторию, я сложил крылья и спикировал. Уже находясь у цели, я сделал рывок ногами. Пара складных ножей, закрепленных ремнями у щиколоток, обнажили лезвия. Я метил в спину, под лопатки. Смерть настигла его мгновенно, оставив в теле две страшные рваные раны. Если уж бить, то наверняка. Так всегда говорил Индиго.
Потеряв всадника, изнуренная до предела лошадь продолжала скакать, испуганная запахом крови и смерти. Опустившись на землю, я обыскал труп. Письмо лежало в нагрудном кармане, немного помятое, но не тронутое никакими подозрительными багровыми пятнами - еще одно преимущество ударов в спину. И никакого благородства.
Я устало расправил крылья. Раннее утро. Воскресный день. Туманная дымка не успела сойти с горизонта. Обычно в это время он сидит за столом над своими чертежами, проглатывая пятисотую за ночь чашку крепкого кофе...
Он скоро ляжет в постель, а мне еще предстоит долгий перелет в Ирруа.

* * *

Я снимаю ремни с лодыжек. Проверяю лезвия складных ножей. Они чистые - я вытер их об одежду гонца, но одно затупилось от удара о кость. Я с отвращением отбрасываю его в сторону - мне надоело затачивать их. Проще купить новое, сделанное из отличной, но редкой кирийской стали.
Поглаживая подбородок, мой господин сидит за столом и внимательно изучает письма. За эти годы я узнал его как самого себя. Я вижу, что он доволен мной. У его локтя лежит раскрытая книга, страницы которой испещрены крупными пентаграммами. Он что-то ищет. Дело всей его жизни сокрыто в этих черных линиях и фигурах.
Он отрывается от письма.
- Хорошая работа, Ренн. Я и не надеялся, что ты успеешь.
Я склоняю голову в знак молчаливой благодарности. Мне не требуется сон, но я хотел бы немного отдохнуть.
- Я высчитал новую формулу, пока ты был в отлете. Посмотри-ка...
Он протягивает мне лист, заляпанный цифрами и чернильными пятнами. Он не ждет от меня понимания или комментариев. Ему просто нужен терпеливый слушатель.
Всем своим видом я выражаю необыкновенную заинтересованность. Рассмеявшись, он забирает бумагу обратно.
- Иди отдохни, Ренн. Ты это заслужил.
Я взлетаю на полку под потолком. Отсюда из окна открывается великолепный вид на старый иссохший фонтан из белого мрамора. Я закрываю глаза и слушаю голос улицы.

* * *

Вытянув руку, я сжал кулак. Из рассеченной вены в сосуд хлынула темная, почти черная кровь. Рана на запястье затягивалась на глазах, и вскоре поток превратился в капель, а затем иссяк совсем. Не осталось даже шрама. И боли тоже не было.
- Открой окно, Ренн.
Я беспрекословно исполнил приказ. В комнате стояла духота. Господин утер пот со лба. Я спрятал взгляд. Он ощущал жар лета, а мне теперь всегда, всегда было холодно. Он глубоко вздохнул, поднял сосуд, просмотрел его на свет и легонько взболтал. Моя кровь часто входила в состав ингредиентов, из которых изготавливались яды на заказ. Я убивал людей каждый день, каждый час, не видя и не зная их. Я не чувствовал угрызений совести.
Я вообще ничего не чувствовал.

21. НЕНАВИСТЬ

Воскресным утром в Ирруа всегда очень тихо. Экипажи с впряженными в них дремлющими лошадьми терпеливо ожидают у дверей и ворот домов, чтобы отвезти богатых прихожан в церковь. Колокольня прекрасно видна как из окон нашего дома, так и с маленькой площадки, усыпанной гравием, в середине которой возвышается старый иссохший фонтан. Как обычно, я подгоняю открытый экипаж к дверям, слезаю с козел и жду, когда выйдет господин. Нежные краски рассвета наполняют мир тишины. Скоро заговорят колокола, и город проснется.
Обняв лошадь за шею, я поглаживаю ее по бархатному носу. Она рыжая, со светлыми чулками на трех ногах и такой же белой широкой полосой на морде. Это единственное животное, что не боится и не шарахается меня. За долгие годы она привыкла к неосязаемому духу смерти. Но сейчас она вырывается и нервно прядает ушами. Внезапно я ощущаю чье-то присутствие.
Слишком поздно.
Это были очень сильные удары. Точные, глубокие, смертоносные. Профессиональная работа. Даже я не смог бы сделать лучше.
Испуганно заржав, лошадь отпрянула. Я медленно поднялся. Две огромные рваные раны под лопатками жадно теребил ветер.
Шелест крыльев. Я оглядываюсь. Он стоит у фонтана. У него прекрасные, сильные крылья, черные, с серым отливом. Маренго. Цвет, давший мне имя. Плоть от плоти. И кровь от крови... рубашка на спине вмиг пропиталась ею. Он все просчитал, но не учел одного.
Я уже был мертв.
В холодных серых глазах - долг, решительность, ненависть. В них не было ни уважения, ни любви.
- Так значит, это правда. Ну, и каково же быть фамильяром некроманта?
Я молчал. «Сколько тебе лет?» - спросил мой господин той ночью. «Семнадцать», - задыхаясь, прохрипел я. «Тебе всегда будет семнадцать», - ответил он и закрыл мне глаза.
Мы выглядели погодками. Но я был старше него на пятнадцать лет.
Он сделал шаг мне навстречу.
- Ты убил человека своего рода.
Молчание. Мое постыдное, позорное молчание. Что я мог сказать ему?
- Ты бросил ее. Этому нет оправдания.
Голос из памяти... Если хочешь что-то сказать, просто вдохни, как делал это при жизни...
Я заставил свои легкие заработать.
- Ты опоздал, я уже заплатил и за его смерть, и за ее позор. Ты не можешь убить меня дважды. Нельзя убить мертвого.
- Проверим? - Он отцепил от щиколотки один из ножей.
- Я безоружен.
- Тем лучше для меня, - он отцепил второй кинжал и перекинул мне.
Безумец. Индиго хорошо обучил его. Он оказался талантливым учеником. Я не думал, что мы когда-нибудь встретимся. И я не хотел, чтобы все закончилось так.
Он был умел, гибок и ловок, но я был свободен от боли. Я был выносливее и сильнее. Он был полон жизни так же, как я был полон смерти. А смерть всегда побеждает жизнь. Рано или поздно.
Он не просил пощады, как не просил и милосердной смерти. Но боль заставила его пасть на колени. Вцепившись ему в волосы, я прижал его грудью к бортику. Моя кровь смешалась с его кровью. Мрамор сделался липким и скользким.
Мне нравился вид красного на белом.
- Слово... одно лишь слово!
- Добей!
Я никогда не услышу от него то, что хотел услышать. Вероятно, я должен был почувствовать что-то. Но я не почувствовал ничего. Быстрым отточенным движением я перерезал ему глотку и скинул труп в фонтан, полный крови.

[Duke Eleret das Rein al Loen]

Части 22-23

22. СВОБОДА

Я служил ему верно и преданно долгие годы. И теперь я преклонил колено в дерзкой просьбе освободить меня. Он кивнул. Я втащил окровавленное тело сына в центр пентаграммы и встал у края. Тени свечей заметались и стали сгущаться.
Он склонился над ним. Шепот... Этот шепот я уже слышал однажды. Я ощутил, как рвутся узы.
Любовь. Ненависть. Свобода. Так просто.
Труп дернулся. Я сделал шаг из пентаграммы. Теперь он заменит меня, как я когда-то заменил иного. Я не узнаю, на какой срок. Но это уже не имеет значения. Важно, что горы Тиренеи были очень далеко. Мне предстояла долгая, изнурительная дорога к дому.
Руки обратились в крылья. Я улетел, не попрощавшись.

23. ПАМЯТЬ

Я вернулся. Нарнуэлл сильно изменился за прошедшее время, но не внешне - внутренне, так же, как и я. На вид все тот же город, который я оставил почти шестнадцать лет назад, разве что улицы совсем потонули в грязи, а здания еще больше обветшали. Но было и другое. Изменилось нечто эфемерное: привкус океана, гул толпы, серое небо над городом - сама атмосфера, то, чего не мог уловить взгляд. Хотя, возможно, дело было только во мне. Я вернулся из прошлого - и вернулся в совершенно новый мир, не оглядывающийся назад, не видящий настоящего, но смотрящий только в будущее.
У меня не было будущего и не могло быть уже никогда.
Я без труда нашел таверну «Одноногий пират». Скособоченная. С зияющими дырами, из которых валом валит табачный дым. На перекошенной поблекшей табличке изображен хамски осклабившийся боцман на деревянной ноге и с поднятой кружкой пенящегося пива в волосатой лапе. Она почти не изменилась. И все же была другой.
Дверь по-прежнему висела на одной петле, как я и помнил. Я в нерешительности мялся у порога. Пара выпивох, горланя похабную песню, вывалилась из трактира. Будь я жив, мое сердце наверняка забилось бы сильнее.
Я с легкостью пролетел сотни миль, но этот единственный шаг дался мне невероятно тяжело.
Снаружи было шумно, но внутри пьяный гвалт заглушал все прочие городские звуки. Я стал протискиваться к трактирщику. За стойкой стоял мужчина лет тридцати. Наши взгляды встретились, и лишь тогда я узнал его.
Оттолкнув какого-то пьянчужку, я подошел ближе и заставил себя вдохнуть запах дыма и перегара.
- Я вернулся.
Он долго смотрел на меня. В прокуренном полумраке было трудно разобрать выражение его лица. Наконец он заговорил, и его голос был не тем голосом, что я помнил.
- А ты совсем не изменился.
- В отличие от тебя.
Когда-то я гордился тем, что был старше него. Я был выше и сильнее. Но прошло время, и он возмужал, а я так и остался юнцом из давно ушедших дней. Годы превратили меня в слабое, мертвенно бледное подобие самого себя.
Почему, почему мне вдруг стало так горько?
- Ты хреново выглядишь, - заметил он обыденным тоном, каким кухарки обычно говорят о погоде.
- Спасибо. Вижу, ты теперь здесь хозяин.
- Да, что-то вроде того, - он перехватил кружку и передал ее завывающему пьянчуге. - Выпить хочешь?
Я покачал головой.
- Отец?..
- Жив-здоров. Бухает в «Клюве».
- Он все еще работает в порту?
- А где ему еще работать?
Мой взгляд упал на его руки. Правая кисть была отрублена, и на тонкой кости до локтя, как на палке, рядком висели собранные в зале пустые грязные кружки.
- Ну да, подворовывал немножко, с кем не бывает? - Ничуть не смущаясь, он поднял руку, чтобы показать мне поближе. - А ты думал, чего я здесь всегда торчал? Когда нажрутся, они количество лун на небе сосчитать не могут, не то что деньги в кармане.
Я испытал давно забытый животный ужас. Его руки никогда уже не обратятся в крылья.
- А чего теперь жаловаться? Сам виноват. Знаешь, - наклонившись, он подмигнул и перешел на доверительный шепот: - я обнаружил, что у них есть такая замечательная штука, как лошади. Что называется, с ветерком. Ощущения ничуть не хуже, только задница устает, - он рассмеялся. - Весь город давно называет этот клоповник «Одноруким пиратом»; я всерьез подумываю, не сменить ли вывеску. Как думаешь, стоит?
Я натянуто улыбнулся. Огниво. Человек, умеющий признавать свои ошибки.
- Ты не знаешь, как дела... в горах?
- Знаю только то, что передает мне твой отец. Ингрен мертв уже пятнадцать лет. Его убило твое бегство.
Вот так просто, без обиняков. Вероятно, я должен был почувствовать что-то. Но я почувствовал лишь пустоту. И это было не внове.
- Как?..
- Он спрыгнул со скалы. Твоя мать не успела его остановить.
Я не должен был оставлять его.
- Он оказался слабаком, Ренн. Нет такой проблемы, из-за которой стоило бы умирать. А ты, - продолжая вытирать кружки, Огниво повернулся ко мне, - ты оказался трусом.
Не было слов для оправданий. Я начинал злиться, потому что знал, что он был прав.
- Если бы я остался, они убили бы меня.
- И ты умер бы с честью. Ты же предпочел позорное бегство и жизнь в страхе.
Я метнул разъяренный взгляд на его изуродованную руку. Глупо бросаться фразами о том, как бы он поступил на моем месте. Он принял такую жизнь. И не было оснований сомневаться в том, что он не принял бы такую смерть.
- Где Индиго?
- Не поверишь, но он тоже мертв. Жизнь охотника за головами не сахар, знаешь ли. Но перед смертью он искал тебя. Долго. Очень долго.
Но нас разделял океан.
- Кто заменил его?
- Рилис.
- Хочешь, удивлю?
- Не-не, если ты здесь, значит, я уже знаю ответ. Иначе бы тебя тут не было.
- Теперь я дважды виновен.
Он наклонился и посмотрел мне в глаза.
- Судьба, Ренн. Ты столько убегал от нее, что она пришла к тебе сама. Не отворачивайся от нее снова.
Рядом с ним я ощущал себя жалким, помятым жизнью ничтожеством. Огниво. Огниво, высекшее пламя ненависти. Я развернулся и начал пробираться к выходу, но у порога остановился.
- Это все та же самая дверь?
Он не казался удивленным. Этого человека вообще хоть что-нибудь способно вывести из себя?
- Нет, это уже двенадцатая. Мне приходится менять их почти каждый год.
Не оборачиваясь, я вышел.

[Duke Eleret das Rein al Loen]

Части 24-25

24. ЛОЖЬ

Мы стояли на самом краю. Пенистые волны внизу бились о скалы. Позади, под одинокой пасмурью неба, ревел Нарнуэлл.
Я смотрел на серый океан. Где-то далеко «Прекрасная Мириам», должно быть, сражается с капризной, своенравной, но родной ее душе стихией.
- Как твое полное имя?
Идиотский вопрос. Мысли бешено заметались. Зачем ему это? Раньше он никогда не интересовался подобными вещами.
Существует множество имен с окончанием «- ренн». Я выплюнул то, что первым вскочило на язык, и где-то в глубине, под темными сводами молчавшего сердца зазвенела струна горечи.
- Мейренн.
Сейчас почти не было смысла лгать. И все же я солгал.
- Значит, Мейренн? - Он поджал губы и, сощурившись, всмотрелся вдаль. - А «Прекрасной Мириам» больше нет. Ее потопили пираты.
Я ничего не почувствовал.
Борьба. Решение. Внезапно он толкнул меня. Не удержавшись, я сорвался со скалы. Внизу захлебывались пеной прибоя острые камни. Руки рефлекторно обратились в крылья. Пролетев над валунами, я поднялся и застыл напротив него, ловя крыльями холодный бриз.
- Зачем ты это сделал?!
Я услышал собственный крик и вздрогнул. Вдруг кто-то еще услышит меня?
В темных глазах Элроя металась ярость.
- Потому что ты всегда принимал меня за идиота! Как же, сын портового грузчика, пропахший горами и ветром! Истинный уроженец Нарнуэлла с внешностью выходца из Герреды, не появляющийся в родном городе месяцами! Коренной тиренн, по нелепой случайности носящий мирэнрское имя! За кого ты меня принимаешь?
- Ты сам сказал - за идиота! Да, да, я считал, что ты мне веришь!
Веришь безоглядно и слепо. Веришь, как я верил тебе.
- Когда ты узнал?
Давно. Почти сразу, когда мы встречались еще детьми. Я быстро обо всем догадался, но ждал, пока ты сам все расскажешь. Но ты не рассказал.
- Я не мог. В Агдарре таких, как я, сжигают на костре. Для многих мы лишь легенда.
- Только не для меня. Дружбу нельзя построить на лжи, Ренн.
- О какой дружбе можешь говорить ты?!
Долгое, невыносимо долгое мгновение мы грызли глазами души друг друга, пытаясь дотянуться до истины - каждый своей. Его ответный крик был полон отчаяния и гнева.
- Да, я продал тебя «Чайке»! Так же, как сдал еще многих и многих! Я наводчик и информатор, Ренн, и получаю десять процентов с каждой успешной сделки. В тот день наши интересы совпали. Я надеялся, что впоследствии ты сможешь бежать, - он бросил взгляд на мои крылья, - и я оказался прав.
- А если бы нет?
Он посмотрел вниз, на волны.
Тогда сегодня я просто убил бы еще одного человека.
Зависть. Зависть в его темных глазах. Чувство, заставившее предать нашу дружбу.
Никогда еще мне не было так горько.
- Мразь, - зашипел я, - ты посылаешь людей на смерть...
- Мне нужно на что-то жить! - Элрой приблизился к самому краю выступа. Я мог сбросить его на камни одним взмахом крыла. - Это жизнь, Мейренн, проклятая, поганая, несправедливая жизнь! В ней нет места жалости или слабости. Так же, как и глупости. Здесь выживают сильнейшие!
- А как же дружба?
- В этом грязном мире нет места дружбе! Даже той, что построена на лжи.
- А доверию?
Я резко подался вперед и задел его крылом. Элрой покачнулся, но я удержал его. Побледнев, он ошарашено взглянул мне в глаза.
- Ты утверждаешь, что дружбы не существует. Но ты все еще доверяешь мне.
Элрой отступил от края.
- Нет, это ты все еще доверяешь мне. Я не доверяю даже самому себе. Я просто хорошо играю свою роль - и еще лучше разбираюсь в людях.
Огниво оказался прав. Я так и не научился разбираться в людях. Элрой не является тем доверчивым наивным простачком, коим я его всегда считал, и никогда им не был. Будь он таким, он просто не смог бы выжить. Годы почти не тронули его. Разменяв четвертый десяток, он выглядел совсем как мальчишка. Но внешность обманчива. Находчивый плут. Проницательный наблюдатель. Талантливый актер, способный ввести в заблуждение гораздо более искушенного зрителя, чем я.
Сильнейший.
Я прислушался к своим ощущениям. Почему, почему я больше ничего не чувствовал?
- Что ты видишь перед собой сейчас, Элрой?
Я боялся услышать ответ - но это нельзя было назвать даже отголоском чувства.
Его глаза вели монолог тишины. Наконец он вздохнул и отвернулся.
- Я вижу усталость, Ренн. Ты устал от мира, устал от жизни. Внутри тебя я вижу только смерть.
- Но не твою. Не твою.
Во мне не осталось сил для мести. В один миг я потерял и дружбу, и мечту. Я взметнулся в небо. Я боялся, вдруг он окликнет меня, но он молчал. Я еще долго ощущал на спине его пристальный, полный сожаления взгляд.
Можно ли выстроить дружбу на лжи? Скажи я ему правду раньше, все могло быть иначе.
Ночь я провел на развалинах монастыря, под сенью обломков известкового креста. В его тени мы с Ингреном укрывались когда-то в жаркие часы полуденного зноя...От жизни, от мира, от гнева его пьяного отца.

25. ЛЮБОВЬ

Ее глаза затмевали изумруды. Она сидела, склонив голову, и теребила в прекрасных руках рубашку, на которой навсегда отпечатались слезы Ингрена и кровь его отца.
- Твоя мать передала ее мне. Все эти годы я хранила твой позор.
Ее голос звучал нежно и тихо, слишком тихо. В нем стонала печаль ее сердца.
- Я... убил его.
- Знаю... знаю... - она с болью прикрыла глаза. - Внутри все оборвалось, когда...
Она приложила руку к груди.
- Тебе лучше уйти.
- Ты не хочешь посмотреть, как...
- Нет. Иди.
Уже в дверях я обернулся. Это был порыв. Порыв агонизирующего сердца.
- Ты любила меня когда-нибудь?
Она отвела полубезумный взгляд.
- Всегда. Я люблю тебя. И буду любить.
Даже после моей смерти? О небо, Райли, что я сделал с тобой? Ты не заслуживаешь любви, превратившейся в бездушную машину для убийств. Ты достойна лучшего, значительно лучшего. Но ты видела лишь кровь и смерть, что несли с собой и я, и Индиго.
- Прощай, Ренн.
- Прощай, Райли.
В тот единственный миг мое сердце дрогнуло.

[Duke Eleret das Rein al Loen]

Часть 26

26. ИГРА

Прощания с матерью я бы не выдержал. Пусть она увидит только тело. Когда мне будет уже все равно.
- Ты все-таки вернулся. Какое мужество, - презрительный тон Рилиса не оставлял сомнений в том, что он обо мне думает. - Индиго был бы рад тебя увидеть.
- Я его тоже, - сухо ответил я.
Рилис медленно приближался. В его руках был топор, которым обычно колют дрова. Сухие осенние листья хрустели под охотничьими сапогами.
- Он любил твоего щенка, потому что она любила его. Он любил - и учил его ненавидеть. Я слышал, как твой сын клялся, что найдет и убьет тебя.
- Он несколько не рассчитал свои силы, - я отступил на шаг и оказался у самого края, - но он был хорошим бойцом.
Рилис поднял топор.
- Индиго просто сломал бы тебе руку, но я не настолько умелый мастер, - он выдавил язвительную усмешку, - так что прошу меня извинить.
Я смотрю в изумрудные глаза. Вытягиваю руку вперед. Секунды ожидания и неизвестности, что когда-то почти свели меня с ума. Сильный удар. Треск ломающейся кости. Нет боли. Нет сожалений. Почти черная кровь брызнула на белоснежную рубашку моего палача. В изумрудных глазах - испуг и удивление. Разве он не знает, что мертвые не чувствуют боли?
Я медленно поворачиваюсь к нему спиной. Последнее доверие. Он не рискнет ударить еще раз. Он не посмеет нарушить обычай. Он не сможет запятнать свою честь.
Он исполнил свою роль. Теперь он лишь наблюдатель.
Когда меня ударил сын, меня связывали узы. Я не мог умереть, пока жив мой господин. Но сейчас все было иначе.
Я был свободен. Свободен от жизни. И скоро - свободен от смерти.
Редкие деревья с оголенными ветвями. Первые лучи осеннего солнца уже почти не греют. Я стараюсь впитать их тепло, но холод внутри меня сильнее, настойчивее, безжалостнее - он не даст мне согреться, он будет со мной до последнего. Я смотрю вниз, на острые камни. На мгновение я хочу почувствовать себя живым. По-настоящему живым. Я с усилием вдыхаю прохладный утренний воздух в слипшиеся легкие и делаю шаг.
Падение. Я закрываю глаза. И не испытываю ничего, абсолютно ничего. Небо отвернулось от меня, ветер предал меня... Сердце молчит.
Вот ответ, мой друг. Вот что с нами стало через пятнадцать лет.
Я слышу шорох и шелест крыльев.
- Ингрен?
- Я жду тебя, Маренго.
Пришел наш рассвет. Внезапно я вспоминаю о Дифтэре. Странно, раньше я совсем не думал о нем. Я не знал, что с ним стало, и вряд ли когда-нибудь уже узнаю.
Усталость уходит... и наступает покой. Такова участь каждого, осмелившегося вступить в круг жизни.
Играть со смертью, обманывать смерть и принимать ее, проиграв.

* * *

Года, расправив крылья дней,
Лелеют, став иной породой,
Лишь зависть в душах у людей
К рожденным небом и свободой...